Нина была красивая. Моя бабушка называла ее классической лермонтовской черкешенкой. В чёрных больших глазах её «затевали черти румбу и скакали вокруг огня». Ресницы были закручены, как у египетских цариц, которых пишут на современных портретах.
Лицо у Нины было молочно-белым. Она содержала «Лакомку» рядом с нашим домом. Там был пломбир моего детства, который подавали в жестяных «четырехногих» пиалах, посыпав тёртым шоколадом «Алёнка», жёлтые коржи в форме звезды с тупыми углами, кексы, сдобные булочки с повидлом и прочие вкусности. Нина носила белый передник поверх своего синего платья, завязанного на поясе, и туда же, на пояс, прикрепляла красный бант. Смотрелось весьма эффектно.
Я сидел у неё на коленках, когда мы с бабушкой, получив пенсию, приходили чинно восседать в Нинином заведении. Она целовала меня в пухлые детские щеки и щебетала «Аурчик-огурчик». Когда я возвращался после летних каникул от далёкой бабушки, то брал с собой школьную одежду, купленную мамой к учебному сезону, и хвастался Нине новой темно-синей тройкой, чёрными туфлями к первому сентября, спортивным костюмом для физры и джинсами с водолазкой на каждый день. Нина смеялась над моими историями, будто я взрослый и рассказываю эти истории так же, как рассказывают их взрослые. «Ой, Аурчик, с тобой умрёшь и будешь бегать», — заливалась Нина. Я показывал, как моргает курица в тот момент, когда из её недр выпадает бледно-коричневое яйцо, как потом она орёт на весь двор, сообщая о случившемся другим курам, как хромает дядя Заурбек в деревне далёкой бабушки и как последняя называет родственников моего отца «женоподобными интеллигентами». На этом месте Нина смеялась громче, хлопая себя по коленкам, и добавляла: «Уважаю далёкую бабушку, ой, как уважаю».
Однажды устроил дома пожар и решил временно скрыться у Нины. Сопровождаемый гневными криками мамы «Где этот сучёнок, он чуть не сгубил нас!», добежал до «Лакомки», обнял Нину и захныкал. Нина трясла меня за плечи: «Что случилось? Что случилось?», но я вовремя одумался и солгал, что «за мной дядь Серёжа пьяный погнался». Это подействовало, ибо дядь Серёжа имел привычку по пьяни пугать детей. Он внезапно появлялся и хрипел: «Пошалим, детишки?» Мы с криками разбегались кто куда, а дядь Серёжа сидел на скамейке и дрался с воздухом. Нина меня обнимала, успокаивая: «Ну, попадётся мне на глаза этот алкаш, я ему устрою».
Подговорив Нину не раскрывать маме моего местонахождения, скрылся в подсобке. «Нет, Томочка, не видела. Может, во дворе играет», — слышал голос своей сообщницы. Мама, неизвестно по какой причине, не рассказала Нине про пожар, который я устроил дома, поджигая туалетную бумагу и бросая её в пластиковое ведерочко, и, злая, побежала искать меня дальше. Потом мы с Ниной пили чай, я рассказывал ей новые истории, а Нина смеялась.
Через несколько лет на нашей маленькой земле случилось противостояние, и Нине пришлось уехать. «Лакомкой» с тех пор заведовала другая женщина, которая совсем не была похожа на Нину. Нина была очень красивой.
Свежие комментарии